Гай Мэннеринг, или астролог

Пусть людям счастье иль страданье

Планет вещают сочетанья,

Зачем тревожить их покой

Игрой опасною такой?

(«Песнь последнего менестреля»)

<...> Чтобы читатель мог представить себе, как пишутся романы, приведем тот рассказ, ко­торый послужил основой для «Гая Мэннеринга», и добавим к этому, что в процессе работы между ним и выросшей из него книгой не оста­лось даже и самого отдаленного сходства. Рас­сказ этот я слышал от одного старого слуги мо­его отца, славного старика шотландца, челове­ка во всех отношениях безупречного, если не считать его пристрастия к «горной росе», кото­рую он предпочитал другим, менее крепким на­питкам.

Ко всем событиям, о которых будет идти речь, он относился с той же верой, что и к лю­бому догмату своей религии.

Итак, по словам старого Мак-Кинли, некий почтенный пожилой господин во время своего путешествия по глухим местам Гэллоуэя был однажды застигнут на дороге наступившей тем­нотой. Он с трудом добрался до какой-то усадьбы, где его приняли со всем радушием, свойственным Шотландии того времени.

На хозяина дома, богатого помещика, про­извела сильное впечатление почтенная внеш­ность гостя, и он просил извинить его за ца­ривший в доме беспорядок, которого приезжий не мог не заметить. Лэрд сообщил ему, что супруга его лежит в постели и вот-вот должна родить, добавив, что, хотя женаты они уже це­лых десять лет, это ее первые роды. Одновре­менно он выразил сожаление, что это обстоя­тельство помешает принять гостя не так, как надлежало бы.

- Что вы, помилуйте, - ответил незнако­мец,- мне ничего особенного не надо, и я ду­маю даже, что сумею воспользоваться предстоящим событием, чтобы отблагодарить вас за гостеприимство. Скажите мне точно час и ми­нуту, когда родится ребенок, и я надеюсь, что смогу кое-что сообщить вам о том, что его ждет в нашем суетном и полном превратностей мире. Не скрою от вас, что я владею искус­ством читать и толковать движения небесных светил, влияющих на судьбы людей. В отличие от так называемых астрологов, я занимался этой наукой не ради денег или другого вознаг­раждения. Я человек вполне обеспеченный и употребляю все знания, которыми владею, на благо тем, к кому я расположен.

Лэрд поклонился в знак уважения и благо­дарности, и путешественнику была предостав­лена комната, откуда можно было хорошо ви­деть все звездное небо.

Гость провел часть ночи, созерцая располо­жение небесных тел и исчисляя их возможные влияния на судьбу ребенка, пока, наконец, ре­зультат этих наблюдений не заставил его по­слать за лэрдом; он принялся самым настойчи­вым образом упрашивать его, чтобы повитуха как-нибудь задержала наступление родов, хотя бы на пять минут. Ему сообщили, что это не­возможно, и не успел слуга вернуться с отве­том, как отца и его гостя известили о том, что леди родила мальчика.

На следующее утро за завтраком у астроло­га был такой сосредоточенный и мрачный вид, что отец новорожденного, который перед этим радовался при мысли о том, что у родового вла­дения есть теперь наследник и оно после его смерти не перейдет к дальней родне, встрево­жился не на шутку. Он поспешно увел гостя в комнату, где они могли остаться наедине.

- Я вижу по вашему лицу,- сказал он, - что вы должны сообщить мне что-то недоброе о моем малютке. Может быть, Господу угодно будет лишить нас этой радости прежде, чем дитя подрастет и достигнет совершеннолетия? Или, может быть, сыну моему суждено стать недостойным той любви, которую мы ему гото­вим?

- Ни то, ни другое, - ответил незнако­мец.- Если только мои знания не обманывают меня, ребенок переживет и младенческий и дет­ский возраст и своим характером и способнос­тями оправдает все надежды родителей. Но, несмотря на то, что многое в его гороскопе су­лит ему счастье, все же значительный перевес приобретает какое-то злое влияние, которое грозит ему нечестивым и несчастным для него искусом, когда он достигнет возраста двадцати одного года. Год этот, как явствует из расположения созвездий, будет для него критическим. Но вся моя наука бессильна сказать, в каком виде явится ему испытание, и какого оно будет характера - я не знаю.

- Так выходит, что ваши знания не могут защитить его от беды, которая ему угрожа­ет? -  спросил охваченный беспокойством отец.

  Нет, это не так, - сказал незнакомец, - они могут дать ему защиту. Влияние созвездий могущественно, но тот, кто создал небо и звез­ды, могущественнее всего, надо только обра­титься к нему с верою и любовью. Вам следует посвятить вашего сына всецело служению соз­дателю, приложив к этому такое же рвение, как родители Самуила, которые посвятили сво­его сына служению храму. Вы должны отно­ситься к нему как к существу, занимающему особое место в мире. В его детские и отрочес­кие годы вы должны окружить его людьми на­божными и добродетельными и, елико возмож­но, следить за тем, чтобы он не знал никакого зла, задуманного или совершенного, чтобы он не видел его и даже не слышал о нем. Он дол­жен воспитываться в самых строгих правилах нравственности и религии. Пусть он растет в стороне от мирской жизни, чтобы его не косну­лись людские заблуждения или пороки. Коро­че говоря, уберегите его, насколько это воз­можно, от всяческого греха, не считая, разуме­ется, греха первородного, доставшегося всем нам, жалким смертным, от Адама. Перед тем как ему исполнится двадцать один год, в жизни его должен наступить критический момент. Если только он переживет его - он будет счастлив и благополучен в своей земной жизни и будет избранником неба. Но если случится иначе... - Тут астролог замолчал и глубоко вздохнул.

- Сэр, - сказал еще более встревожившийся отец, - ваши слова исполнены такой добро­ты, ваш совет так много для меня значит, что я отнесусь с величайшим вниманием ко всему, что вы говорите. Но не можете ли вы оказы­вать мне помощь и в дальнейшем? Поверьте, я сумею отблагодарить вас.

- Я не могу требовать, да и не заслуживаю никакой благодарности за доброе дело, - ска­зал незнакомец, - а тем более за то, что при­ложу все мои силы к спасению от страшной судьбы невинного младенца, который родился этой ночью при столь удивительных сочетани­ях планет. Я укажу вам, где меня найти: вы мо­жете время от времени писать мне о том, как мальчик преуспевает в христианской вере. Если вы воспитаете его так, как я советую вам, я хотел бы, чтобы он явился ко мне, когда будет приближаться этот роковой и критический мо­мент его жизни, то есть перед тем как ему ми­нет двадцать один год. Если вы исполните все, как я вам говорю, то я смею надеяться, что гос­подь защитит своего верного слугу во время са­мого страшного из испытаний, которые гото­вит ему судьба.

Таинственный незнакомец уехал, но слова его оставили глубокий след в памяти лэрда. Жена его умерла, когда ребенок был еще совсем маленьким. Смерть ее, кажется, тоже была предсказана астрологом, и, таким об­разом, доверие, с которым лэрд относился к этой науке, столь распространенной в его вре­мя, еще больше укрепилось. В силу этого были приняты все меры, чтобы осуществить тот строгий, почти даже аскетический план вос­питания, который был предписан мудрым звез­дочетом. Воспитание мальчика было поручено наставнику, человеку весьма строгих правил, слуг ему выбрали из числа самых преданных людей, и сам отец неустанно следил за его раз­витием.

Годы младенчества, детства и отрочества прошли так, как только мог желать отец. Даже юного назареянина и то вряд ли воспитывали в большей строгости. Все дурное устранялось от его взоров. Он повсюду слышал одни только возвышенные истины и видел одни только дос­тойные примеры.

Однако, когда он стал старше, отца, кото­рый неусыпно за ним следил, охватил страх. Какая-то тайная грусть владела юношей, и с го­дами он становился все мрачней и мрачней. Слезы, которые появлялись у него без всякой причины, бессонница, задумчивые прогулки при лунном свете и тоска, причины которой не удавалось узнать, - все это расшатывало его здоровье и даже угрожало рассудку. Отец на­писал обо всем астрологу, и тот ответил, что это нарушившееся душевное равновесие - знак того, что испытание уже началось и что несчастному юноше придется не раз вступать в поединок со злом, причем борьба эта будет принимать все более ожесточенный характер. Единственное, что ему остается сделать, чтобы спасти себя, - это упорно изучать священное писание. «Он страдает, - писал мудрец, - от пробудившихся чудовищ - страстей, они дре­мали в нем до известного периода жизни, как дремлют они и в других людях. Теперь этот пе­риод наступил, и лучше, гораздо лучше, если он будет мучиться сейчас в борьбе со своими страстями, чем впоследствии - от раскаяния в том, что позволил себе грешить, безрассудно их удовлетворяя».

От природы юноша был наделен таким благородством, что разум и религия помогли ему одолеть приступы тоски, которая по време­нам им овладевала. И только на двадцать пер­вом году жизни приступы эти приняли такой характер, что отец стал страшиться за сына. Казалось, что неотвязная и жестокая душевная болезнь доводила его до отчаяния и лишала веры. Но юноша был по-прежнему вежливым, обходительным и кротким; он покорно выполнял все желания отца и, как только мог, боролся с мрачными мыслями, которые, казалось, внушал ему злой дух, призывая его, как нечестивую жену Иова, проклясть бога и умереть.

Наконец настало время, когда он должен был совершить представлявшееся тогда длин­ным и даже опасным путешествие, чтобы пови­дать своего покровителя - человека, некогда составившего его гороскоп. Путь его проходил по местам, где ему интересно было побывать, и путешествие это доставило ему больше радос­ти, чем он ожидал. Поэтому он прибыл в на­значенное место только в самый канун дня сво­его рождения, около полудня. Казалось, что поток новых и приятных впечатлений с такою силою захватил его, что он едва не позабыл то­го, что отец говорил ему о цели его поездки. Наконец он остановился перед большим, но уе­диненно расположенным старинным домом, где и жил друг его отца.

Слуга, вышедший, чтобы принять лошадь, сказал, что его ждут уже целых два дня. Юно­шу провели в кабинет, и там его встретил тот самый человек, который был некогда гостем его отца, ныне уже почтенный старец. Он по­смотрел на него серьезным, но вместе с тем не­довольным взглядом.

-   Послушай, юноша, - сказал он, - зачем было так медлить в столь важном путешес­твии?

-   Я думал, - ответил его гость, краснея и потупив глаза, что нет никакой беды, если я еду медленно и дорогой уделяю внимание тому, что мне интересно; все равно ведь я прибыл к вам сегодня, а это как раз тот срок, который мне назначил отец.

-   Ты заслуживаешь порицания за эту мед­лительность, - ответил мудрец, - ведь это враг рода человеческого направлял твои шаги в сторону. Но вот ты, наконец, явился, и будем надеяться, что все кончится благополучно, хоть поединок, в который тебе надлежит вступить, будет тем страшнее, чем больше ты его будешь откладывать. Но прежде всего тебе надо под­крепиться. Пищу надо вкушать согласно веле­ниям природы: утолять голод, но не разжигать аппетит.

С этими словами старец повел гостя в сто­ловую, где его ожидал скромный завтрак. Вместе с ними за стол села девушка лет во­семнадцати, которая была так хороша собой, что едва только вошла в комнату, как наш юноша позабыл о своей странной, таинствен­ной судьбе и все внимание устремил на нее. Го­ворила она мало и в разговоре касалась только предметов самых серьезных. По просьбе отца она села за клавикорды и стала петь, но пела она только гимны. Потом, по знаку старца, она вышла из комнаты и, уходя, взглянула на юно­шу с каким-то невыразимым участием и беспо­койством.

Тогда старик пригласил гостя к себе в каби­нет и там стал говорить с ним о важнейших дог­матах религии, чтобы удостовериться в том, что молодой человек может объяснить, почему и как он верит. Во время этой беседы юноша чувствовал, как, помимо воли, мысли его от­влекаются от предмета разговора и перед гла­зами встает образ красавицы, которая только что разделяла их трапезу.

Астролог каждый раз замечал его рассеян­ность и укоризненно покачивал головой. Но в целом ответы юноши его удовлетворили.

Вечером, после омовения, гостю велели об­лечься в широкую одежду без рукавов и с от­крытой шеей, вроде той, какую носят армяне. Затем расчесали его длинные до плеч волосы и босым провели его в дальнюю комнату; там ни­чего не было, кроме лампы, стула и стола, на котором лежала библия.

- Здесь, - сказал астролог, - я должен ос­тавить тебя одного в самые критические мину­ты твоей жизни. Если ты сумеешь, вспоминая те великие истины, о которых мы с тобой гово­рили, отразить сейчас все соблазны, которые грозят твоему мужеству и твоей вере, ты потом не будешь знать страха ни перед чем. Но испы­тание будет суровым и трудным. - Глаза стар­ца наполнились слезами. - Дорогое дитя, - сказал он торжественно, прерывающимся от волнения голосом, - еще в минуту твоего рож­дения я предвидел это страшное испытание. Дай Бог, чтобы ты с твердостью его перенес.

Юноша остался один. И сразу же, подобно сонму дьяволов, на него ринулись воспомина­ния о его былых грехах, вольных или неволь­ных. Эти угрызения были тем страшнее, что воспитание приучило его судить себя строго. Они кидались на него словно фурии, стегали его своими огненными бичами и, казалось, стремились довести его до полного отчаяния. В то время, когда он боролся с этими ужасными воспоминаниями, чувства его пришли в смяте­ние, но воля была тверда. Вдруг он услыхал, что кто-то отвечает софизмами на все его дово­ды и что в споре участвуют не только его соб­ственные мысли. Злой дух пробрался к нему в комнату и принял телесное обличие. Пользу­ясь своей властью над скорбящими душами, он убеждал юношу в безнадежности его положе­ния; он подстрекал его к самоубийству, как к самому действенному средству избавиться от грехов. Среди других грехов в самых мрачных красках изображалась его медлительность во время пути и то внимание, которое он уделял утром красавице дочери, вместо того чтобы со­средоточиться на религиозных поучениях ее от­ца. Ему доказывали, что, согрешив перед ис­точником света, он теперь неминуемо должен подчиниться князю тьмы.

Чем ближе становилась роковая минута, тем неистовее и тем страшнее присутствие злого духа смущало несчастную жертву; узел нечес­тивых софизмов завязывался все туже и туже; так, во всяком случае, казалось юноше, которо­го эти тенета оплетали со всех сторон. У него не хватало сил найти слова прощения или про­изнести всемогущее имя того, на кого он возла­гал все надежды. Но вера не покидала его, хо­тя он в течение какого-то времени был не в си­лах выразить ее словами.

- Что бы ты ни говорил, - ответил он ис­кусителю, - я знаю, что в этой книге заключе­но и прощение грехов моих и спасение души.

Как раз в это мгновение раздался бой часов, возвещавший о том, что страшному испытанию настал конец. К юноше сразу же вернулись и речь, и способность мыслить; он погрузился в молитву и в пламенных словах ее выразил свою веру в истину и Творца. Сраженный дьявол удалился с дикими стенаниями. Старец вошел в комнату и со слезами на глазах поздравил свое­го гостя с победой в роковом поединке.

Впоследствии юноша женился на красавице, которая так пленила его с первого взгляда, и они жили тихо и счастливо. На этом кончается легенда, рассказанная Джоном Мак-Кинли.

Автору представилось, что можно написать интересную и, может быть, в некотором роде поучительную повесть из жизни человека, судьба которого предопределена. Вмешатель­ство некоего злого разбивает все его усилия стать нравственным и добрым, но, в конце кон­цов, он выходит победителем из этой страшной борьбы.

< > План этот ясно виден в первых трех-четырех главах романа, но, обдумывая дальней­ший ход событий, автор вынужден был отка­заться от своего первоначального замысла. Здравое размышление убедило его, что астро­логия, хотя ее значение признавал некогда да­же Бэкон, в настоящее время уже не пользует­ся прежним влиянием на умы людей, и на ее выкладках никак нельзя построить романа. Помимо этого, стало ясно, что для развития по­добного сюжета не только потребовалось бы больше таланта, чем автор чувствовал в себе, но и пришлось бы вдаваться в обсуждение тео­рий и доктрин, слишком серьезных для рамок повести, ставящей себе совсем иные задачи.

План был изменен в то время, когда роман уже печатался, и первые листы сохранили поэ­тому следы первоначального замысла. Но те­перь они стали в нем только ненужным привес­ком. Причина этого несоответствия уже объяс­нена и должные извинения принесены.

Здесь стоит упомянуть о том, что, хотя ас­трология и стала вызывать всеобщее презрение и была вытеснена более грубыми и лишенными всякой прелести суевериями, у нее есть отдель­ные приверженцы даже в наши дни.

Одним из самых примечательных адептов этой забытой и всеми презираемой науки был известный фокусник, ныне уже умерший, боль­шой мастер своего искусства. Естественно бы­ло предположить, что, зная в силу особеннос­тей своей профессии тысячу разных способов обманывать человеческий глаз, он меньше, чем кто-либо другой, мог поддаваться влиянию вы­мыслов, порожденных суеверием. Впрочем, как раз привычка к запутанным вычислениям, которые какими-то неисповедимыми даже для самого престидижитатора путями помогают по­казывать карточные фокусы и т.п., привела, быть может, этого джентльмена к изучению комбинаций планет и звезд в небе, с тем, чтобы таким путем предсказывать будущее.

Он составил свой собственный гороскоп, сделав все выкладки по правилам, которые он изучил, читая лучшие сочинения по астрологии. В этих вычислениях все относившееся к прош­лому совпало с тем, что действительно имело место в его жизни. Но в том, что касалось бу­дущего, он столкнулся с неожиданными труд­ностями. Оказалось, что в гороскопе имеются какие-то два года, относительно которых никак нельзя с точностью установить, будет ли дан­ное лицо в это время в живых или нет. Встревоженный столь удивительным обстоятель­ством, фокусник показал гороскоп одному из своих собратьев по астрологии, которого эти данные точно так же привели в смущение. Вы­ходило, что в какой-то момент человек, на ко­торого составлен гороскоп, будет еще жив, а к такому-то сроку, вне всякого сомнения уже ум­рет. Между этими двумя датами оказывался промежуток в два года, и нельзя было с уверен­ностью сказать, что он означает - жизнь или смерть.

Астролог записал это удивительное обстоя­тельство в свой дневник и после этого по-преж­нему выступал перед зрителями в разных час­тях Англии и ее владений. Так продолжалось, пока не истек период, в течение которого, со­гласно гороскопу, он должен был, вне всякого сомнения, оставаться в живых. И вот, наконец, в минуту, когда он занимал собравшуюся в зале многочисленную публику, руки, которые могли ввести в заблуждение даже самого зоркого на­блюдателя, вдруг беспомощно повисли; он вы­ронил карты и упал: его разбил паралич. В та­ком состоянии он прожил еще два года, после чего наступила смерть. Я слышал, что дневник этого астролога скоро будет издан.

Приведенный мною факт, если только он ве­рен, являет собой одно из тех необыкновенных совпадений, которые иногда имеют место в жизни. Такого рода вещи не укладываются ни в какие расчеты, но без них, однако, будущее перестало бы быть для смертных, заглядываю­щих в него, той темной бездной, какой Господу угодно было его сотворить. Если бы все совер­шалось всегда только обычным порядком, бу­дущую судьбу можно было бы рассчитать по правилам арифметики, как рассчитывают комбинации в карточной игре. Но разные необык­новенные события и удивительные случайности как бы бросают вызов всем человеческим рас­четам и окутывают грядущее непроницаемым мраком.

К только что рассказанной истории можно добавить еще одну, относящуюся к сравнитель­но недавнему времени. Автор поучил письмо от некоего человека, весьма сведущего в тай­ных науках. Господин этот был столь любезен, что предложил составить гороскоп автора «Гая Мэннеринга», полагая, что тот сам сочувствен­но относится к таинственной науке, называе­мой астрологией. Но даже если бы автор этого пожелал, составить его гороскоп оказалось бы невозможным, так как всех тех, кто мог бы с точностью указать час и минуту его рождения, давно уже нет на свете <...>

Вальтер Скотт